Жорж Клотц - Доллары за убийство Долли [Сборник]
— Значит, на его заработки вы могли бы жить со всеми удобствами, иметь комфортабельную квартиру и даже машину.
— А зачем?
— Ваш супруг утверждает, что у него никогда не было более одного костюма, да и ваш гардероб вроде не богаче?
— Мне ничего не нужно, а питаемся мы хорошо.
— На жизнь у вас скорее всего не уходит больше трети его заработка.
— Я не вникаю в денежные вопросы.
— Большинство людей работает с определенной целью. Одни мечтают о загородном доме, другие хотят обеспечить себе безбедное существование в старости. Третьи заботятся о детях. У Стевельса случайно нет детей?
— Я, к сожалению, детей иметь не могу.
— А до вас?
— Нет. У него не было постоянных связей с женщинами. Франс довольствовался сами знаете чем… Благодаря этому мы с ним встретились…
— Что же он делает с деньгами?
— Не знаю. Кладет их, вероятно, в банк.
Действительно, в одном из филиалов банка «Сосьете Женераль» на улице Сент-Антуан был обнаружен счет на имя Стевельса. Почти каждую неделю переплетчик производил вклады, соответствовавшие суммам, полученным от заказчиков.
— Франс трудился из любви к своему искусству. Он же фламандец. Теперь я начинаю понимать, что это значит. Он мог часами корпеть над одним-единственным переплетом ради удовольствия создать замечательно красивую вещь.
Любопытно, что Фернанда иногда говорила о своем муже в прошедшем времени, как будто стены тюрьмы поглотили его навсегда, а порой — в настоящем, как если бы он с минуты на минуту должен был вернуться домой.
— Поддерживает ли Стевельс отношения с родными?
— Франс не знал своего отца. В детстве его опекуном был дядя, который отдал племянника в приют, где Франс и обучился своему ремеслу. Их держали в приюте в строгости, и Франс не любит вспоминать об этих временах.
Выйти из квартиры можно было, только пройдя через мастерскую. А чтобы попасть во двор, нужно было выйти на улицу, свернуть под арку и пройти мимо комнатки консьержки. Слушая Люка, безвылазно сидевшего на набережной Орфевр, Мегрэ удивлялся тому, как легко старший инспектор оперировал именами, в которых Мегрэ еще путался. Консьержка госпожа Салазар, жилица с пятого этажа мадемуазель Беген, сапожник, торговка зонтиками, хозяйка молочного магазина и ее работница — обо всех Люка говорил как о своих старых знакомых и знал все их причуды.
— Какую еду вы готовите Стевельсу на завтрак?
— Баранье рагу. Франс любит поесть. Мне показалось, что вы несколько минут назад хотели спросить, чем он увлекается, кроме работы. Пожалуй, едой. Хотя Франс по целым дням сидит за работой, на прогулки не ходит, гимнастику не делает, но аппетит у него отменный.
— Были ли у него друзья до того, как он познакомился с вами?
— Не думаю. Франс ничего об этом не говорил.
— Он жил ужб здесь?
— Да, и хозяйство вел сам. Только раз в неделю приходила делать уборку госпожа Салазар. Может быть, из-за того, что отпала необходимость в ее услугах, она меня и невзлюбила.
— А соседи знают?
— Чем я занималась раньше? Нет, то есть до ареста Франса не знали. Теперь-то благодаря журналистам им все стало известно.
— И они охладели к вам?
— Некоторые охладели. Но Франса тут очень любили, отчего нас скорее жалеют.
В общем и целом так оно и было. Если бы на улице Тюренна подсчитали все «за» и «против» Стевельса, то, несомненно, перевесили бы голоса «за». Однако местным жителям — еще больше, чем читателям газет, — хотелось, чтобы расследование тянулось вечно. Чем таинственнее становились обстоятельства дела и чем быстрее развивался конфликт между судебной полицией и адвокатом Филиппом Лиотаром, тем больше удовольствия получали соседи переплетчика.
— Что нужно было от вас Альфонси?
— Он не успел этого сказать, поскольку пришел за минуту до вас. Мне не нравится, что он забегает сюда, словно в общественное место, что сидит, даже не снимая шляпы, что называет меня на «ты» и по имени. Если бы Франс был здесь, он давно бы вышвырнул Альфонси за дверь.
— Разве Стевельс ревнив?
— Он не любит фамильярности.
— Но вас он любит?
— Думаю, что да…
— Почему вы так думаете?
— Не знаю. Быть может, потому, что я люблю его.
Мегрэ не улыбнулся. В отличие от Альфонси шляпу при входе он снял, не грубил и не хитрил. Было очевидно, что он действительно хочет все понять.
— Вы, конечно же, не сообщите мне ничего такого, что бы могло быть обращено против вашего мужа?
— Конечно нет. Впрочем, я ничего такого и не знаю.
— Тем не менее факт остается фактом: в этом подвале убили человека.
— Так утверждает экспертиза, а у меня нет соответствующей подготовки и образования, чтобы это утверждение опровергнуть. Во всяком случае, Франс никого не убивал.
— Но ведь немыслимо, чтобы убийство произошло без ведома Стевельса?
— Я знаю, что вы дальше скажете, но повторяю: Франс невиновен.
Вздохнув, Мегрэ поднялся со стула. Он был рад, что Фернанда не предложила ему стаканчик, как поступило бы большинство людей в подобных обстоятельствах.
— Я собираюсь начать расследование сызнова, — признался он. — Едучи сюда, я намеревался осмотреть ваше жилище сантиметр за сантиметром.
— Но вы же не станете этого делать? Здесь уже столько раз переворачивали все вверх дном!
— У меня недостанет на это смелости, но, возможно, я вернусь. Нам с вами, должно быть, придется обсудить еще кое-какие темы.
— Знаете, я рассказываю обо всем Франсу во время свиданий в тюрьме…
— Не сомневаюсь.
И Мегрэ стал подниматься по узкой лестнице, а Фернанда проводила его через темную мастерскую до входной двери. Выйдя на порог, оба одновременно заметили Альфонси, который стоял на углу.
— Вы пустите его к себе?
— Не хотелось бы. Я очень устала.
— Хотите, я велю ему оставить вас в покое?
— По крайней мере, на сегодня…
Комиссар распрощался с Фернандой и, тяжело ступая, подошел к бывшему инспектору полиции нравов. За их беседой наблюдали из окна кафе «Табак Вогезов» два молодых репортера.
— Убирайся отсюда.
— Отчего это?
— Да так. Она не хочет, чтобы сегодня ты ее беспокоил, ясно?
— Господин Мегрэ, почему вы такой злой?
— Просто мне не нравится твоя физиономия.
Мегрэ повернулся к Альфонси спиной и, повинуясь традиции, направился в кафе «Великий Тюренн» выпить кружку пива.
ГЛАВА 3. ГОСТИНИЦА НА УЛИЦЕ ЛЕПИК
Утро было солнечное и слегка морозное, так что изо рта шел пар, а кончики пальцев зябли. Мегрэ тем не менее остался стоять на открытой площадке автобуса и, то ворча, то улыбаясь против воли, читал утреннюю газету.
На службу комиссар приехал раньше времени. На часах было чуть меньше половины девятого, когда Мегрэ вошел в инспекторскую комнату. Увидев его, сидевший на столе Жанвье попытался встать и спрятать газету, которую перед тем читал вслух. Здесь собралось пять или шесть молодых инспекторов, ожидавших распоряжений Люка.
Они старались не смотреть на своего начальника, а некоторые, глядя на Мегрэ украдкой, с трудом сохраняли серьезный вид. Им было невдомек, что статья позабавила комиссара точно так же, как и их. Однако, дабы доставить своим сотрудникам удовольствие и не обмануть ожидания публики, Мегрэ сделал серьезное лицо.
Трехколонник, помещенный в центре первой полосы, был озаглавлен «Злоключения госпожи Мегрэ», и в нем излагалась во всех деталях история, которая произошла с женой комиссара. Не хватало лишь фото госпожи Мегрэ со столь бесцеремонно навязанным ей ребенком.
Мегрэ толкнул дверь в комнату Люка, который, конечно, тоже статью прочел, но имел свои причины отнестись к ней более серьезно.
— Шеф, я надеюсь, вы не думаете, что информация исходит от меня? Открыв газету сегодня утром, я был потрясен: ведь ни с кем из журналистов я действительно не разговаривал! Вчера, вскоре после того как вы ушли, я позвонил Ламбалю в девятый округ и вынужден был рассказать ему всю эту историю, с тем чтобы он мог разыскать шофера такси. Однако имя вашей супруги я не упоминал. Кстати, Ламбаль только что сообщил мне, что водитель такси найден. Правда, найден совершенно случайно. Его уже послали к вам, шеф, и с минуты на минуту он должен быть здесь.
— Когда ты звонил Ламбалю, кто-нибудь находился в твоем кабинете?
— Возможно. У меня почти все время кто-нибудь торчит, да и дверь в инспекторскую комнату наверняка была открыта. Но кто же? Страшно подумать, но у нас происходит утечка информации!
— Именно это вчера пришло в голову и мне. Еще двадцать первого февраля наши сведения просочились за пределы судебной полиции, так как, когда ты отправился к переплетчику с обыском, Филипп Лиотар был об этом уже оповещен.
